Как коронавирус изменит системы налогообложения, почему в некоторых странах во время пандемии резко выросло число новых бизнесов и поможет ли ограничение потребления остановить глобальное потепление: главное в блогах экономистов.
Статья впервые опубликована на сайте «Эконс»
Подобно мировым войнам и природным катаклизмам пандемия COVID-19 может стать поворотной точкой в развитии систем налогообложения, пишут эксперты по экономике развития в блоге Института Брукингса и Всемирного банка Future Development. Так, после двух мировых войн появилось множество новых налогов, которые существуют до сих пор, — в первую очередь подоходный, напоминают авторы. Борьбу с COVID-19 часто сравнивали с военными действиями, к тому же коронавирусный кризис может способствовать обновлению общественного договора: может усилиться запрос граждан на защиту их здоровья и страхование от последствий экономических шоков. Авторы считают, что в такой ситуации появляется все больше оснований для введения налога на богатство, активные дискуссии о котором ведутся, в частности, в США, а в развивающихся странах, где администрирование налога на богатство может быть затруднительным, его аналогом может выступить налог на дорогую недвижимость. Впрочем, коронакризис — повод не только вводить новые налоги, но и обратить внимание, насколько эффективно работает имеющаяся налоговая система, подчеркивают авторы.
Налоговая политика может способствовать восстановлению экономики. Во-первых, для этого налоговые системы должны быть предельно просты с точки зрения администрирования, рекомендуют авторы. Запутанное налоговое законодательство в сочетании с низким качеством администрирования приводит к потерям — а сейчас речь идет о ценных финансовых ресурсах для перезапуска экономического роста. Во-вторых, для экономического развития стоит задействовать налоговое стимулирование. Например, зависимые от экспорта природных ресурсов страны, перед которыми стоит задача диверсификации экспорта, могут предоставлять налоговые льготы более технологичным секторам и сокращать налоговую поддержку сырьевой отрасли, отменяя точечные налоговые льготы. Наконец, следует помнить, что налоговая политика — не единственный инструмент для мобилизации ресурсов для экономического развития, подчеркивают авторы. Не менее важную роль играет финансовая система: если она функционирует эффективно, то через нее финансовые ресурсы направляются на инвестиции в наиболее производительные секторы. Для этого необходима качественная макроэкономическая политика и обеспечение конкуренции в финансовом секторе.
В некоторых странах мира в 2020 г. резко выросло число новых предприятий, обращают внимание эксперты Института мировой экономики Петерсона Симеон Дянков (в прошлом экономист Всемирного банка и руководитель проекта Doing Business IFC) и Ева Чжан. В США в I–III кварталах 2020 г. было зарегистрировано на рекордные 23% больше новых компаний, чем за аналогичный период годом ранее. Столько же составил рост в Турции, значительный прирост зафиксирован в Чили (14%) и Великобритании (9%). В Китае и нескольких европейских экономиках также наблюдался прирост, хоть и небольшой — на 2–3%. Для объяснения такой предпринимательской активности на фоне локдаунов и кризиса может быть три гипотезы, рассуждают авторы. Во-первых, вынужденная смена потребительских предпочтений и поведения создала множество новых бизнес-возможностей. Например, в Великобритании около 20% новых компаний, зарегистрированных в III квартале 2020 г., пришлось на ритейл — это может быть следствием бума онлайн-продаж, доля которых в стране выросла с 19% торгового оборота до пандемии до 33% к маю 2020 г. Выросла и доля новых компаний, предоставляющих услуги бэк-офиса, — вероятно, вследствие перехода крупного бизнеса на удаленку.
Во-вторых, новые компании быстрее всего появляются в странах, где административные процедуры открытия бизнеса самые простые. Число новых компаний росло далеко не везде: во многих странах — как развитых, так и развивающихся — количество новых бизнесов сократилось. В Германии и Венгрии спад составил 4%, в Испании — 21%, в Румынии — 24%, в Португалии и России — 26%. В каждой из стран может быть свой комплекс причин — например, в Германии предприниматели могли ждать запуска новой программы поддержки и льготного кредитования, запланированной на 2021 г. Но в целом в данных хорошо видна обратная корреляция между количеством новых предприятий и длительностью регистрационных процедур, указывают авторы. Так, в Чили (прирост новых бизнесов на 14%) на регистрацию нового бизнеса уходит менее 5 дней, а в Румынии (сокращение на 24%) — 20 дней.
Третья гипотеза, которую выдвигают авторы, — предпринимательство по необходимости. Ранее исследования показывали, что при более высоких показателях безработицы на местном уровне в США возрастало количество новых бизнесов. То есть наиболее активно новые бизнесы могут появляться там, где у людей нет альтернатив во время кризиса — трудно найти работу по найму, а пособия по безработице и другие выплаты от государства не позволяют поддерживать достойный уровень жизни. И наоборот: при щедрых социальных выплатах у работников меньше стимулов вынужденно начинать свое дело во время кризиса — так, во Франции на фоне масштабной антикризисной помощи число новых компаний выросло менее чем на 1%, несмотря на благоприятный предпринимательский климат.
Появление большого количества новых бизнесов — еще не гарантия быстрого восстановления, подчеркивают Дянков и Чжан: нельзя забывать об огромном количестве бизнесов, которые были фактически уничтожены (хоть это пока может быть не отражено в статистике), а также о потерянных цепочках поставок и создания стоимости. Но новые предприятия, в духе идеи созидательного разрушения Йозефа Шумпетера, могут способствовать росту производительности в своих секторах и созданию целых новых отраслей.
Пандемический бум на фондовых рынках создает долгосрочные риски для мировой экономики, пишет эксперт исследовательского центра Bruegel Алисия Гарсия-Эрреро в блоге организации. Коронавирусный кризис часто сравнивают с Великой депрессией, но у этих экономических шоков есть существенное различие — последствия для цен финансовых активов, пишет Гарсия-Эрреро. Великая депрессия началась с резкого роста с последующим обрушением, а во время пандемии, напротив, резкий обвал в ее начале быстро сменился стремительным ростом. Беспрецедентное смягчение политики ФРС и рост долларовой ликвидности не могли не привести к буму на фондовых рынках. Взрывной рост наблюдался и в других секторах спекулятивных инвестиций — в первую очередь в криптовалютах. Но все это скорее плохие новости для реальной экономики, считает Гарсия-Эрреро.
Во-первых, бум на рынках дополнительно обостряет проблему неравенства. От растущей стоимости финансовых активов выигрывает лишь узкая прослойка наиболее обеспеченных людей, и тогда в обществе начинает расти запрос на большее перераспределение через налоговую систему и социальные выплаты. Это может усилить поддержку популизма и в конечном счете отрицательно сказаться на налоговой архитектуре. На фоне бума на рынках власти могут повысить налоговую нагрузку не только для обеспеченных людей, но и для корпоративного сектора. Таким образом, компании вскоре могут столкнуться сразу с несколькими негативными факторами: быстрый восстановительный рост экономики может замедлиться уже в 2022 г., параллельно у многих компаний будет расти долговая нагрузка, стоимость заемного финансирования тоже может начать расти, если ФРС начнет сворачивать стимулирование. Как следствие, сложно представить, как надувающийся пузырь может не лопнуть, заключает Гарсия-Эрреро.
Сторонникам концепции «антироста» пора бы быть последовательными и для сокращения углеродных выбросов объявить «режим пандемии»: Бранко Миланович, профессор Городского университета Нью-Йорка и один из ведущих исследователей глобального неравенства, в своем блоге критикует «религиозное мышление» сторонников идеи ограничения экономического роста ради достижения равенства и предотвращения глобального потепления. Пример немагического мышления — это использование знаний о глобальном неравенстве в борьбе с изменением климата, предлагает Миланович. Известно, что на верхний дециль глобального распределения доходов (10% людей с наиболее высокими доходами) приходится примерно 45–47% мировых доходов, напоминает Миланович, и известно, что эластичность объема выбросов по уровню доходов составляет единицу, то есть при росте доходов на 10% на ту же величину растет и объем выбросов. Следовательно, на 10% наиболее обеспеченных приходится примерно 45–47% выбросов, продолжает Миланович (на самом деле скорее наоборот: исследования показывают, что, хотя при росте глобального дохода на 1% глобальные выбросы могут увеличиться примерно на ту же величину, эластичность сильно варьируется по странам в зависимости от их среднего уровня дохода: она максимальна у бедных стран, а с ростом дохода на душу населения потребление энергоемких товаров и выбросы, наоборот, имеют тенденцию сокращаться. — Прим. «Эконс»). Можно было бы определить категории товаров и услуг, которые имеют наибольший углеродный след и потребляются в первую очередь наиболее обеспеченными людьми, — и сократить потребление ими этих товаров, не вводя больше никаких других мер, продолжает Миланович.
Плата за борьбу с изменением климата тогда ляжет на плечи богатых: это примерно 450 млн взрослых людей, большинство из которых живут в странах Запада, 30–35 млн — в Восточной Европе и Латинской Америке, 160 млн — в Азии и незначительное число в странах Африки. Потребление товаров и услуг с большим углеродным следом этой категорией населения можно было бы сократить через нормирование, рассуждает Миланович: например, не больше Х литров бензина в год и не больше одного автомобиля на семью. Конечно, будут существовать черные рынки мяса или газа, но общее потребление все равно будет ограничено талонами. Меры экстраординарные, но в военное время они срабатывали, да и в мирное в некоторых случаях тоже, рассуждает он: если ситуация настолько чрезвычайна, как утверждают сторонники изменения климата, то нет причин отказываться и от чрезвычайных мер.
Возможен и другой подход — драконовские налоги, продолжает он. Например, трансатлантический перелет мог бы стоить не $400, как до пандемии, а $4000 — тогда люди летали бы между континентами раз в десятилетие. Опыт 2020 г. показал, что с этим можно жить, сравнивает Миланович, хотя люди, конечно, не обрадуются квазиизоляции на неопределенный срок. Разумеется, экономические потрясения будут огромными, и не только богатые потеряют существенную часть своего дохода и цены вырастут в 10 раз — такая политика уничтожит целые отрасли и рабочие места для миллионов людей, занятых в них: Boeing или Airbus будут закрыты, гостиничный бизнес ликвидирован, а Барселона, Венеция, а также Лондон, Нью-Йорк и другие наиболее любимые туристами города превратятся в города-призраки, как во время пандемии. Но если такая политика будет скоординированной и будет продолжаться пару десятилетий, то не только выбросы упадут, но и потребление и экономика в конечном итоге адаптируются. Например, можно за счет налогообложения «плохих» действий перенаправлять доходы на субсидирование «хороших». Вот это — не «магическое мышление», а реальная политика. Вряд ли ею кто-то воспользуется, но если изменение климата — это как долгосрочная пандемия COVID-19, то приверженцам радикальных изменений было бы правильно напрямую поставить данный вопрос перед обществом, а не пытаться обмануть его сладкими речами о всеобщей «монашеской» жизни, заключает Миланович.
