Товарный дефицит остался в относительно далеком прошлом России, а вот дефицит качественных общественных благ — от базовых до «факультативных» — никуда не исчез. И порой воспользоваться ими можно, только приложив немалые усилия или руководствуясь советским принципом «сунь ему червонец».
Скажем, охранник — одна из самых востребованных работ в России. Создается впечатление, что без охранников вся наша гигантская правоохранительная машина не способна обеспечить базовое право на безопасность. И, следовательно, в цену каждого товара или услуги включены затраты на эту армию охранников. А вот в Германии с поддержанием правопорядка справляется полиция. Хорошее образование детей и качественное лечение родителей требуют в России больших усилий и внушительных расходов. В соседней же Финляндии, Швеции или Нидерландах можно отдать ребенка в ближайшую государственную школу, где он получит хорошие знания, не занимаясь с репетиторами и не совершая ежедневные вояжи в отдаленную гимназию. Иными словами, в России домохозяйствам и бизнесу приходится доплачивать на каждом шагу за то, что в развитых социал-демократиях общество получает за счет бюджета. И даже потратив немалые усилия и заплатив немалые деньги, человек в России рискует не получить того, на что рассчитывал.
На эту проблему российские экономисты обратили внимание общества достаточно давно. Дискуссии и исследования помогли продвинуться в понимании дефектов государственного управления, которое нередко не справляется с задачей предоставления качественных общественных благ.
Однако другая проблема экономического развития оказалась если не незамеченной, то явно обделенной вниманием. Речь идет о другом виде благ. Их, пожалуй, иногда можно также называть общественными, хотя они создаются не государством, а нами самими. Речь идет о правилах поведения, которые люди вырабатывают для того, чтобы их жизнь в социуме была более комфортной. Пока с созданием таких благ дела в России обстоят едва ли лучше, чем с общественными благами, которые формирует государство.
Эти правила поведения связаны с понятием социальный капитал, который включает в себя особенности социальных структур, таких как сети социального взаимодействия, поведенческие нормы и уровень доверия, способствующие кооперации индивидов ради достижения всеобщего блага. Важно представлять, какие поведенческие нормы способствуют формированию социального капитала. Вера в то, что эти нормы выработаются в результате повторяющихся попыток социального взаимодействия, может оказаться напрасной. Скорее, взаимодействие становится более вероятным, если поведение людей соответствует определенным нормам. Начнем с простых примеров.
В России при обращении друг к другу до сих пор используются существительные «мужчина» и «женщина». Казалось, что со временем приживутся обыденные для мира «госпожа» и «господин». Или их эквиваленты, признающие в собеседнике нечто большее, чем его пол. Но это если и происходит, то настолько медленно, что, можно сказать, незаметно. У подавляющего большинства россиян до сих пор язык не поворачивается адресовать друг другу вопросы или просьбы, начиная их с общепринятого в мире обращения. Происходит это, вероятно, из-за того, что в таком обращении они не видят его главного предназначения: признания в другом человеке достоинства. Они боятся, что при таком обращении к чужому человеку будет установлена иерархия, в которой они окажутся проигравшими. Исключение, пожалуй, составляет деловая сфера, где к клиенту нередко обращаются г-жа/г-н, чтобы расположить его к себе. А вот обращение «мужчина — женщина» или «дедуля — бабуля» такую иерархию исключает. Можно заметить, что и в других культурах можно столкнуться с чем-то подобным. Но все же американское «Hi, man!» означает именно дружелюбное «привет, старик!», «привет, приятель!», а не «привет, мужчина!»
Это приводит не только к не самым приятным диалогам между прохожими или коллегами (хотя вежливость сама по себе крайне важна в повседневной жизни). Высокая иерархия и недостаток кооперативных, горизонтальных форм поведения в российском обществе проявляют себя очень по-разному. Например, в больнице статус медсестры, как правило, выше, чем больного. И из-за этого человек может не получить не только крайне нужной ему эмоциональной поддержки, но даже и строгого соблюдения лечения, предписанного врачом. Чтобы избежать такого отношения, пациент нередко вынужден платить — ровно как это происходило в СССР. То есть за вежливое и гуманное обращение в России все еще довольно часто приходится доплачивать.
Культурные особенности нередко устанавливают иерархию и во многих других эпизодах социального взаимодействия. Нелегко, пожалуй, в России приходится сантехникам. Многие здесь считают эту профессию именем нарицательным. Бабушки и мамы нередко пугают этим будущим своих детей, если те не хотят хорошо учиться. С отказом в признании достоинства часто сталкиваются и представители других профессий, например таксисты или курьеры. Общество развитых социал-демократий не давит на индивида, ожидая от него выбора «правильной» профессии и успешной карьеры. Я сам в 2010 г., когда только начинал работать в Нидерландах, проводя семинар в университете Роттердама, имел глупость упомянуть вагоновожатого в качестве примера провальной карьеры. Аудитория меня чуть не «съела»… И я до сих пор благодарен ей за это!
Цена отказа признавать за людьми вокруг право на уважение, на достоинство — высокая избыточная смертность в 2020 г. Она вызвана не только ошибками в эпидемиологической политике, но и показным пренебрежением многих людей к противоэпидемиологическим мерам. Ведь свобода часто понимается как воля, возможность действовать так, как человеку хочется, а не с точки зрения свободы совести, не обремененной, в частности, заражением другого человека. Иными словами, причинами трагического результата могут быть не только институты, но и культура. Это, в частности, подтверждается и исследованиями о связи социального капитала с распространением COVID-19 и смертности от него. Там, где уровень социального капитала оказывается выше, ниже оказываются и заражаемость, и смертность.
То же можно сказать и про выполнение обещаний. Сказанное слово часто не является предиктором того, что случится завтра. Даже если коллеги или друзья, казалось, твердо договорились о чем-то накануне. А это уже снижает доверие в обществе, что сказывается и на качестве институтов, и на эффективности госполитики, и на экономическом развитии в конечном счете.
За все эти и другие многочисленные культурные проявления обществу приходится платить. Кто-то пытается избежать карьеры таксиста, хотя ему хотелось бы именно ее. Кто-то платит медсестре за улыбку. Кто-то заболевает коронавирусом, потому что сосед в лифте не захотел надеть маску. Нарушенное слово нередко оборачивается потерями.
Совершенно невозможно серьезно решить все эти проблемы институциональными или рыночными инструментами. Невозможно полностью контролировать каждую медсестру. И нет денег, чтобы оплатить каждое ее вежливое слово. Обществу требуется предпринимать усилия и создавать для самого себя культурные блага, чтобы жизнь становилась комфортной. Это и есть шаг, который отдаляет социум от не самых лучших моральных образцов, включая аморальный фамилизм, когда поведенческие блага предоставляются только членам семьи. А люди, не входящие в их число, преимущественно видятся лишь мужчинами или женщинами, перед которыми можно не выполнять обещаний и не оберегать их от вирусов.
