Горевание делает ненависть ненужной. Но если общество захвачено ненавистью, его остановят только потрясения

Ненависть в чистом виде — чувство уникально человеческое. Это эмоция, которую переживает человек в ситуации, когда есть сильная злость на какой-то объект и бессилие эту злость реализовать. Почему эта вещь уникально человеческая? Она требует личного отношения к объекту ненависти, которое основано на развитом мышлении. Если животные убивают или выражают агрессию друг к другу, то делают это с каким-то практическим мотивом: для питания, захвата территории, репродуктивных целей. Человек отличается от животных тем, что может проявлять агрессию в сочетании с креативностью и идеями. Более того, люди имеют свойство этими идеями друг друга заражать. Поэтому агрессия у людей может приобретать массовые формы, основанные на идеологиях, нарративах.

Откуда берутся ненависть и нетерпимость

Человек не может испытывать ненависть к объекту, который он воспринимает как находящийся под своим контролем. Родители не будут ненавидеть послушного ребенка. Как правило, ненависть возникает там, где фрустрация очень большая, а контроля недостает для того, чтобы ее снизить.

Что касается нетерпимости. Тут надо сделать оговорку. У людей в сравнении с животными есть, с одной стороны, особая способность, а с другой стороны, уникальная уязвимость — люди могут упрощать. Они воспринимают сложные, абстрактные идеи, образы, взаимодействия — то, чего не могут делать животные. И в своем мышлении человек может производить такое действие как упрощение. Например, если ребенок несколько раз увидел букву «А» в разных написаниях, то он до конца жизни, где бы эту букву ни увидел, будет узнавать.

У этого есть позитивная сторона: человек может совершать очень эффективные действия, базируясь на способности ухватывать суть и отбрасывать все неважное, упрощая тот массив информации, который к нему поступает. Но это же создает и уязвимость к различным опасным вещам, таким как идеологии нетерпимости. Находятся люди, который злоупотребляют социальной фрустрацией и используют склонность человека искать упрощения реальности и испытывать облегчение от этого.

Нетерпимость изначально — межличностный процесс. Например, человеку может не понравиться новый коллега на работе, который работает намного эффективнее и получает более высокие оценки руководства. Но если человек не очень осознает свою зависть, то он может начать рационализировать ее, придираясь, например, к национальности коллеги.

Нетерпимость в группе возникает, когда кто-то достаточно эффективно использует упрощение политических суждений, нарративов, для того чтобы захватить власть или ресурсы. Обычно рисуется некий внешний объект, который представляется как враждебный, неполноценный и т. д., на него нужно направить всю ненависть, потому что все зло олицетворяет он, и если его уничтожить, основная проблема решится, все станут жить лучше и т. д. Эта идеология всегда в истории человечества приводила общество, которое на нее купилось, в тупик или даже к тотальному разрушению. Самый яркий пример — фашистская Германия, но таких примеров на протяжении человеческой истории очень много, и они постоянно появляются.

Ненависть и соцсети

Надо ли беспокоиться о расцвете ненависти в соцсетях? Тут нельзя обойти вниманием одну вещь. Сами соцсети абсолютно нерепрезентативны — по крайней мере, их ругающиеся части, — по отношению к основной массе населения. В Америке так называемые «срачи» происходят в основном в твиттере (сейчас называется X), но менее 10% американцев генерируют более 90% контента в твиттере. А если брать активную часть аудитории, которая участвует в «срачах», то это в лучшем случае 10% от 10%. То есть 1% наиболее эмоционально заряженных, поляризованных, активных в выражении своего мнения людей.

Очень часто складывается иллюзия, что дискуссия этого 1% людей и процессы, происходящие в нем, являются как будто слепком со всего общественного процесса. Но если посмотреть на психологический профиль этих людей, это далеко не самые здоровые люди общества. И, более того, алгоритмы соцсетей (поскольку деньги там зарабатываются на захвате внимания для рекламодателей) поощряют психопатическое, агрессивное, нетолерантное поведение. Конечно, так, чтобы закон не нарушался. Их стратегия — максимально поощрять все шокирующее, поляризующее и разделяющее людей. Поэтому соцсети и привлекают таких людей, с одной стороны, а с другой — они делают их еще более психопатическими. Такие люди раз за разом получают позитивное подкрепление своим действиям.

И те зачатки ненависти, которые в офлайне есть на индивидуальном уровне или на уровне малых групп, благодаря соцсетям развиваются и захватывают все большие массы населения, как это происходит с конспирологическими теориями. Такая теория может возникнуть в какой-то одной эхокамере, сообществе, потом захватить другие тематические сообщества в соцсетях, и вот она уже распространяется на целую страну или весь мир.

На постсоветском, русскоязычном пространстве есть еще особенность. Эти страны находились почти целый век в ситуации, когда не было здоровой общественной дискуссии. Идеология спускалась сверху и вызывала отторжение у большого числа людей. Огромные массы людей отторгали то, что спускалось сверху как основная или базовая этическая идеология, и оставались в вакууме.

Религия тоже была подавлена как источник этических стандартов. И теперь любая общественная площадка очень быстро превращается в место для таких дискуссий, которые в демократических странах проходят в парламенте или в каких-то других официальных местах. В России это происходит на атомарном уровне между отдельными людьми, потому что люди привыкли, что официально это невозможно, но вакуум необходимо чем-то заполнять.

Человеку нужен моральный компас, чтобы ориентироваться в жизни, принимать свои решения. В первую очередь это следствие тоталитаризма, и это свойственно в какой-то степени всем пост-тоталитарным культурам: переход морально-этической дискуссии на индивидуальный или малогрупповой уровень. И большой вакуум, который за этим стоит.

Нетерпимость и идентичность

СССР был создан во многом насильственно, принудительно, и в нем культурная идентичность народов очень сильно подавлялась. Была часть витринная: «15 республик — 15 сестер», но на практике было очень много мер, направленных на подавление идентичности, на конструирование новой искусственной идентичности советского человека. Это порождает очень большую амбивалентность, когда люди мало между собой связаны, но вынуждены жить в очень узком пространстве и сотрудничать. Они на поверхностном уровне будут сотрудничать, жать друг другу руку и улыбаться, но у них внутри будет копиться отторжение друг к другу, переходящее местами в ненависть. В обычной жизни она может не выражаться, если нет места для конфликта, для равноправного диалога, если диалог опасен или угрожает репрессиями, — люди будут терпеть, но это все равно никуда не денется. В подполе будет накапливаться. И когда эти люди расходятся, — когда Союз распался, например, — все накопленное за десятилетия со всех сторон начинает выходить на поверхность в том виде, в каком оно было вытеснено.

Это происходит и при распаде семьи: вроде бы нормальная семья, но вдруг с момента развода люди начинают сыпать проклятиями. Так же происходит между большими группами людей: странами, территориями. При разделе Югославии, например, так было. Группы людей начинают искать свою подлинную идентичность, которая была подавлена, и пытаться ее восстановить. Но, поскольку накоплено очень много ненависти, процесс поиска идентичности легко скатывается к определению себя через ненависть. Позитивные моменты, которые делают культуру уникальной, самобытной, оказываются ослабленными, а ненависть, наоборот, подкармливается. Тогда гораздо легче определить себя через то, что мы — это не Они, Они — другие, мы против Них, что и создает групповую нетолерантность.

Сегодня стало очень много «других», и это связано с процессом глобализации и интернетизации. Если раньше человеку нужно было «отстроиться» от своего ближайшего окружения на групповом уровне, от каких-то очень абстрактных соседей, то теперь люди — благодаря соцсетям, технологиям автоматизированного перевода — имеют возможность общаться с людьми на практически любых языках по всему миру, и перегруз вот этим «другим» или «другими» просто колоссальный. Доступ к информации человек получил просто беспрецедентный в истории. Количество информации растет экспоненциально, и это создает очень большие новые вызовы в поиске своей идентичности.

В широком смысле на это можно смотреть как на эволюционную проблему, которая может вполне привести к очередному вымиранию человечества, к очередному «бутылочному горлышку», если человечество не справится с этой возросшей сложностью, скатится в искушение упрощения, начнет себя истреблять. И останется группка из ста людей, которая восстановит человечество — если в очередной раз повезет.

Если брать отдельные страны и культуры, есть ощущение, что человечество нуждается в регулярных жестких напоминаниях о том, почему по пути ненависти и нетолерантности опасно и не нужно ходить, причем напоминаниях практических, на конкретных примерах. Просто с помощью просвещения и образования решить эту проблему нигде не удавалось. Регулярно культуры в это скатываются. Получают прививку на какое-то время и потом опять.

Куда ушла политкорректность

В 1990-е годы или, например, на рубеже XIX–XX веков (когда появился феминизм) волны движений за права человека делали жизнь людей лучше в каких-то аспектах. Но каждый раз, когда такое происходит, эта волна начинает перехватываться нарциссично настроенными лидерами мнений.

Происходит то, что я называю нарциссический перехват нарративов.

Нарративы, которые были изначально направлены на какие-то благие цели, начинают использоваться для манипулирования людьми, которые в эти идеалы поверили. В какой-то момент под маской толерантности начинается наступление на свободу слова или продвижение каких-то политических радикальных идеологий. Поскольку в предшествующий период идея получила большой авторитет, становится неприемлемым бороться со всем, что ее окружает. Нарциссичные лидеры, которым удалось перехватить нарратив, на какое-то время получают иммунитет, пока общество их не разоблачит и не скажет, что это уже никакая не толерантность, а что-то противоположное. Это, мне кажется, с толерантностью в Европе сейчас и происходит, по сути, она перерождается в совершенно иные вещи, которые с толерантностью уже сложно ассоциировать. То же самое с политкорректностью в Америке.

Это характерно для любых больших общественных движений. Мы видим много перекосов в экологической, феминистской повестке, в той же #MeToo и так далее.

Как работает пропаганда ненависти

Если говорить о классической пропаганде, например, о нацистской или коммунистической, то наиболее эффективные образцы всегда работают на сочетании двух вещей — это соблазнение с одной стороны и угроза с другой. Человеку дается одновременно и кнут, и пряник. Тогда роль пропаганды уже не столько в том, чтобы убедить человека, что что-то верно и правильно, сколько в том, чтобы сказать ему, какую точку зрения безопасно транслировать. От него в этом случае даже не требуется внутреннее согласие, а требуется просто наличие некоторого инстинкта самосохранения и нерадикальных морально-нравственных ориентиров. Если обе эти вещи есть, то человек быстро понимает, что вот это говорить не нужно, а вот это говорить безопасно. А когда человек начинает говорить, он начинает со сказанным идентифицироваться, это становится частью общественного образа, он начинает это защищать и даже немножко в это верить.

Пропаганда ненависти в принципе бывает нужна любому авторитарному режиму, не говоря уже о тоталитарных. Любой режим, который эксплуатирует свой народ, который причиняет этому народу, по сути, вред, обманывает его и т. д., сталкивается с проблемой отторжения.

Режиму приходится делать что-то, чтобы люди продолжали его терпеть. Есть методы, которые работают на начальных этапах этого процесса, например точечные репрессии или какая-то соблазняющая пропаганда. Но со временем у людей начинает копиться ненависть к режиму, потому что люди чувствуют, что их обманывают, обкрадывают, заставляют делать то, чего они не хотят. Тогда с этой ненавистью нужно что-то сделать, иначе рано или поздно все придет в известную точку с золотым батоном Януковича.

Чтобы этого не произошло, режим должен, с одной стороны, не доводить людей до крайности, иначе ничего не будет работать, — то есть каким-то образом давать им дышать. А с другой стороны, когда эта ненависть поднакопится ближе к поздним стадиям существования таких режимов, ее необходимо куда-то перенаправлять, иначе она прорвется и обратится против власти. На определенном этапе общественной деградации режим уже не может обходиться без внешнего врага, за которым, как правило, очень быстро следуют и внутренние. Там, где ненависть на массовом общественном уровне, всегда очень быстро за этим начинается паранойя, поиск шпионов и коллаборационистов. Я бы сказал, что пропаганда — это средство временно перенаправить ненависть на какого-то внешнего врага, пока удается держать людей более-менее сытыми и одетыми.

Как ненависть влияет на человека и на группу

Ненависть в психотерапии — одна из ключевых вещей, проблем, с которыми приходится работать. Как влияет на человека? Она в чем-то затормаживает развитие. Человек, который захвачен ненавистью, оказывается психологически привязан к объекту своей ненависти. Ненависть рождает и зависимость от объекта ненависти. Она начинает подменять собой все остальные вещи в жизни человека.

Психическое развитие человека может быть возобновлено, только когда получится разобраться с этой ненавистью, что происходит далеко не всегда. Например, бывают пациенты, которые ненавидят родителей, но ощущают себя связанными с ними и не могут от этой связи избавиться, и смерть родителей эту проблему никак не решает. Все равно они продолжают их ненавидеть и не могут с этим разобраться. Понятно, что решение очень индивидуально, ситуации очень разные, но если обозначить какие-то общие задачи, то, как правило, это запуск процесса горевания. Ненависть, по сути, защищает человека от горевания по поводу своего бессилия, произошедших потерь, как правило безвозвратных: не произошло то, чего очень хотелось, и никогда не произойдет, а произошло что-то совершенно другое, и вот человек уже не соответствует собственным ожиданиям, каким он должен быть сильным, как с этой ситуацией он должен был справиться.

А горевание делает ненависть уже ненужной, горевание освобождает место в психике для чего-то нового и тем самым способствует развитию.

Что касается «групповой терапии», то, если ситуация в обществе нормальная, вполне работают законодательные запреты, модерация хейт-контента и т. п. Плюс психологическое просвещение: объяснение, что ненависть делает человека более слабым, менее стратегически гибким, менее способным действовать в своих интересах (хотя я не очень оптимистично настроен по поводу такого просвещения, закон работает лучше).

Если общество уже захвачено ненавистью, частные попытки что-то этому противопоставить и перенастроить людей на другой лад малоэффективны — те, кто это делает, в общественном сознании сливаются с объектом ненависти и становятся врагами. Здесь действительно необходимы какие-то потрясения. Это как лесной пожар, с которым очень сложно бороться в одиночку или даже группой людей. Нужно, чтобы он дошел до какой-то просеки, чтобы что-то прогорело. Общество, как правило, просто доходит до того, что сталкивается с объективными ограничениями, с некоторой точкой отчаяния. После этого оно оказывается вынуждено отказаться от ненависти в пользу чего-то более конструктивного.

Еще сравнение: это как поезд, несущийся бесконтрольно под откос. Это процесс, который можно запустить, но им дальше невозможно управлять. После того как происходит крушение, столкновение с реальностью, общество переживает катастрофы, тяжелейшие социальные потрясения, разочарования, прежде чем что-то начинает восстанавливаться.

Что ожидает украинцев и россиян после войны?

Ненависть может быть порождением войны — и в каком-то смысле здоровым порождением, потому что она помогает людям воевать. Она помогает мобилизовывать ресурсы, быть более сильными и т. д. Можно ожидать, что после окончания войны естественным образом произойдет значительный спад этой ненависти, просто потому что перестанут убивать людей. Тех поводов, которые ненависть подпитывают, делают необходимой, станет несравнимо меньше.

После того, как этот спад произойдет — а он происходит после любой войны, если посмотреть, допустим, на отношения России и Германии послевоенные, то через 10-15 лет уже очень сильно изменилось отношение к немцам, — нужен поиск позитивной идентичности, причем обеими сторонами.

Нужно определять себя не через ненависть к какому-то внешнему объекту или через поиск отличий от этого объекта, а через поиск ответ на вопрос «кто мы, куда идем, какими хотим быть?». Без того, чтобы ставить ненависть на первое место в своей идентичности. Понятно, что какой-то хвост этой ненависти даже без войны бы продолжался просто благодаря наследию Советского Союза, где ненависть была десятилетиями подавлена. И нет никаких оснований думать, что куда-то она исчезнет, так будет продолжаться естественным образом, но будет затухать со временем. Если, конечно, не случится новой войны.